– «Моей дочери всего лишь 19 лет, но ей уже пришлось пройти через множество очень сложных жизненных ситуаций. Я молю Бога о том, чтобы в её жизни наконец-то наступила белая полоса. К сожалению, мне кажется, что во многом её подвели как раз те люди, которые призваны помогать в тяжёлой ситуации, — то есть медицинские специалисты», — это слова Марты, мамы Марии.

Моя дочь всегда казалась как бы старше своих сверстников. Думаю, она видела и понимала больше остальных. У меня это вызывало чувство гордости, однако муж считал, что с таким характером девочке будет сложнее в жизни. На протяжении многих лет моей девочке удавалось показывать мне главным образом лишь положительные стороны своей личности. Благодаря своей одарённости и уму Маруся хорошо училась. Её взаимоотношения со сверстниками не вызывали беспокойства, но иногда её друзья казались мне какими-то посредственностями. Однако с другой стороны, вряд ли в моём присутствии они показывали все свои способности. Я тешила себя мыслью, что моя дочь — нежная, дружелюбная, позитивная девушка, которая просто хочет быть приятной в общении со всеми. Только через несколько лет я узнала, что в её классе такое поведение не приветствовалось, и что одноклассники дразнили Марию. Она очень долго скрывала это от меня. Возможно, не случись коронавирусная пандемия, новый опыт в другой школе и колледже «перекрыл» (если не стёр) бы эти неприятные воспоминания.

Спортивный костюм

И вот пришло время кошмарного карантина в период пандемии. Пустые улицы и школы, работа в удалённом режиме. Поначалу я наивно полагала, что молодёжь прекрасно использует новые возможности, ведь теперь можно было подольше поспать, а не добираться до школы. Они постоянно общались друг с другом через веб-камеры после поздних «вечеринок». Казалось, что мы наблюдали расцвет новой социальной модели. Дочка выходила из своей комнаты, чтобы поесть или помыться, затем снова исчезая за дверьми своего «королевства». Я сама работала за компьютером, иногда надевая просто удобный спортивный костюм. Однако со временем я начала замечать, что всё чаще Маруся просто просыпается для того, чтобы включить компьютер, отметить своё присутствие в классе, но затем снова лечь спать и проспать весь первый урок. А впоследствии то же самое происходило со вторым и третьим уроками. Тут я начала беспокоиться. Но я не смогла сильно углубиться в проблему, поскольку и сама уже чувствовала себя неважно. Причиной оказался вовсе не COVID-19, а банальный аппендицит. Точный диагноз мне поставили через несколько дней. Хотя до этого я изнемогала от боли и не могла ничего есть, я думала лишь об одном — как бы не «загреметь» в больницу, кишащую разными вирусами. Я также не могла себе представить, что Маруся будет делать одна дома (за два года до этого мы развелись с мужем, к которому я бы не стала обращаться за помощью в такой ситуации). Тем временем Мария умоляла меня вызвать скорую, видя моё состояние. Я поддалась на уговоры, и медработники приехали в своих «инопланетных» костюмах. Эти спасители в белых «одеяниях» положили меня на носилки и унесли. Ужасное зрелище. Там в это время была моя сестра. Позже она сказала мне, что Мария сильно плакала после этого. Это травмировало нас обеих.

Моя дочь в роли испуганной сиделки

В больнице стало ясно, что аппендицит у меня уже проходил с осложнениями, и на момент начала операции требовалось уже более обширное вмешательство, чем удаление самого аппендикса. Я провела почти две недели в больнице, которая была пуста, но при этом находилась в изоляции, словно крепость. Из-за ослабленного организма после сильного воспаления и хирургического вмешательства я была подвержена особенно высокому риску коронавирусной инфекции. Моя 17-летняя дочь хорошо об этом знала. После возвращения домой из больницы легче не стало, потому что мне ежедневно нужно было ездить на перевязки обширной послеоперационной раны. Хотя моя сестра отвозила меня на машине, каждый выход из дома был сопряжён с огромным стрессом — во всём мире бушует COVID-19, а я тут сижу с незаживающей раной, то есть открытыми «вратами» для инфекции. За это время Марии пришлось сильно повзрослеть и примерить на себя роль попечителя и понемногу также родителя (причём крайне обеспокоенного).

Ужас

– После операции я сфокусировала своё внимание на восстановлении, но оно проходило далеко не так легко. Рана никак не хотела заживать, швы приходилось переделывать и т. п. Лишь через несколько недель я посмотрела в глаза своему ребёнку и поняла, насколько плохо эта ситуация отразилась на ней. Печаль, тревога и затем ещё более сильное отчаяние — вот что я видела в её взгляде. Моя болезнь и сопряженный с нею страх поставили Марусю в совершенно новую для неё ситуацию (особенно в условиях пандемии). Не случись коронавирусная пандемия, я бы сама не шарахалась так от больниц, а лечение было бы более простым и без дополнительных рисков. Если бы не пандемия, у моей дочки были бы нормальные уроки в школе, она контактировала бы с окружающими (в т. ч. с одноклассниками) и выполняла бы реальные школьные задания. Всё это отвлекало бы её от меня, пускай даже лишь на несколько часов. И это стало бы неким «противоядием». Однако ей приходилось сидеть всё это время дома, воображая различные чёрные сценарии. Сплошной ужас!

Не то место

Неудивительно, что по окончании локдауна ей захотелось обратиться к терапевту. Она сама об этом попросила и выбрала для себя место. Она сделала неправильный выбор. Мы недавно узнали это от другого терапевта, который обратил на неё внимание, услышав, что Маруся проходит психодинамическую терапию. «Это метод, разработанный для очень взрослых людей, а не для подростков», — вот что нам сказали. Я сама была довольно озлоблена в такой ситуации. Ведь терапия, сфокусировавшаяся на прошлом моего ребёнка, заостряла без лишней надобности внимание на проблемах, не предлагая при этом их решения. Возможно, некоторые из этих небольших проблем вообще не привлекли бы к себе внимания. Зачем так дотошно анализировать мелкие детали? Зачем всё время копаться в своём детстве? Мария словно застряла в круговороте постоянного самоанализа, отчаянно пытаясь найти причины плохого самочувствия внутри самой себя. Это ведь просто паранойя! Можно подумать, что внешние факторы вообще никак не способствуют внутреннему разладу.

Продолжать в таком же духе было нельзя

По правде говоря, я уже какое-то время чувствовала, что терапия идёт не в том направлении, что вместо облегчения Мария испытывает ещё большую тяжесть на своих плечах. Но я ждала, пока она сама придёт к выводу, что так продолжаться не может. В какой-то момент она сдалась и прямо сказала, что ей надоело это «копание» в первопричинах. Она освободилась, но не полностью. Её мучили разного рода страхи касательно собственной личности. И теперь нам сложно жить со всем этим.

Шрам в душе

– Первоначальная (неправильно подобранная) терапия посеяла множество сомнений в сознании моей дочери. Смышлёную, ответственную девочку, хорошо проявившую себя в критической ситуации, вместо восхищения ждали дотошные расспросы о взаимоотношениях со сверстниками. Причём в прошлом! Теперь, оценивая и сравнивая себя с другими, она вспоминала, что когда-то давно, ещё в начальной школе, её считали странноватой. В итоге делался естественный вывод, что она отличалась от остальных, не вписывалась в коллектив, была хуже других, была неинтересной и не могла никого ничем впечатлить. В результате она перестала доверять собственным ощущениям и своей интуиции до такой степени, что полностью замкнулась в сфере собственных интересов. Это стало очень заметным, когда пришлось выбирать направление обучения. У девочки, которой внушили мысль о некой ущербности, начались реальные проблемы в отношениях со сверстниками (особенно после изоляции во время пандемии). Моя дочь попала в ловушку — пытаясь угодить другим, она потеряла естественность и спонтанность, начала притворяться кем-то другим, кем она не была, но затем поняла, насколько это притворство было жалким. В результате её проблемы становились всё более серьёзными.

Спираль тревоги

Спираль тревоги начала раскручиваться. Каждая социальная ситуация, которую моя дочь оценивала как неудачу, всё больше усиливала страх общения с окружающими людьми. Спонтанные и весёлые ситуации стали для дочери местом конфликта и борьбы за саму себя. Всё чаще она приходила домой в подавленном состоянии и в слезах. Ничего объективно плохого не происходило (от друзей отбоя не было), но она сама продолжала всё больше и больше самоизолироваться. Даже если она решалась выйти пообщаться, она была напряжена, испытывала тревогу и стресс, словно это был какой-то экзамен.

В то же время моя девочка самостоятельно изо всех сил боролась с тем, что «грызло» её изнутри. Мария пыталась справиться с ситуацией, «втискиваясь» в число участников групповых поездок, где все были по парам. Она также присоединялась к группам по оказанию помощи и активно помогала беженцам на железнодорожном вокзале (как раз после начала войны на Украине). Да, я знаю, что Мария очень чуткая и отзывчивая девушка, но я уверена, что отчасти её участие в этих мероприятиях было попыткой преодолеть саму себя. Или же отвлечь внимание от себя на другие темы.

Безвозвратно потерянное время

В последние несколько недель моей дочери помогал новый терапевт. Точнее речь идёт о враче-психиатре. Ей назначили антидепрессанты, поскольку сопровождающее социальную фобию ощущение тревоги переросло в панические атаки. Я была свидетелем одной из них и могу сравнить её поведение с поведением пойманного дикого зверя. Так жить невозможно.

Лекарства от тревоги помогают только до определённого предела — приступов больше не случается, но проблема никуда не девается. Сейчас начинается новый курс терапии. Не скрываю, что я немного побаиваюсь. Однако я также хочу верить и надеяться. Больше всего печалит меня то, что самые лучшие годы жизни моей дочери (возможно, самые радостные годы) были испорчены страхом и слезами и теперь потеряны безвозвратно. Ничего подобного она не заслужила.

NPS-EE-NP-00194